Любому, кто учил иностранный язык знакомо это дурацкое чувство – уж вроде знаешь много слов, и можешь чего-то прочитать, потом сказать и понять, короткие диалоги идут, просто праздник, и вдруг... Попадаешь в компанию носителей языка, которые быстро разговаривают между собой, и с горестью понимаешь – не хрена ты этого языка не знаешь, ну совсем. Такой период в изучении может быть очень долгим, а может и длиться вечно. И нет тут простого лекарства – мозг просто отвергает быструю и чуждую ему речь. Даже если большинство слов знакомо, смысл фраз начинает ускользать, как только в речи попадается незнакомое ключевое слово, оборот, идиома или даже просто непривычное произношение. Такова, наверное, специфика позднего изучения иностранного языка.

Оставим теории и объяснения преподавателям и лингвистам, я здесь не об этом. Просто на протяжении нескольких лет мне приходилось (и приходится по сей день) посещать дружеские вечеринки финнов и там непринужденно (для них) общаться по-фински. Сейчас уже немного могу понимать и действительно участвовать. А раньше это был ад кромешный, с помощью которого даже воспитались фантастические навыки угадывать смысл не по словам, а по взглядам, жестам и эмоциям, читать мысли и проникать в чужое сознание. А главное то, что порой на этих собраниях со мной часто присутствовала девушка, которая совсем никаких финских слов не знала. А поскольку мне перед ней хотелось выпендриться, выглядеть умным и знающим языки, то стыдно было признаваться, что не фига я почти не понимаю. Мне сейчас и в этом тоже стыдно признаваться, но совесть мучит. Вот я и каюсь тут, сразу обо всем и публично.

Происходило это обычно так: сидим в компании 6+ человек, кто-то чего восклицает, рассказывает, потом все реагируют - ахают или смеются, задают вопросы, опять ахают-смеются. Ну, все как в России, только по-фински и поэтому непонятно. Я и не понимал, но для пользы общества пытался делать вид, что понимаю. Это просто, надо только правильно выучить несколько оценочных слов и фраз и вставлять их вовремя. И вот это у меня получалось отлично – говорить почти ничего не надо, знай успевай реагировать на чужую реакцию и повторять.. А когда мы все смеялись и ахали, моя девушка пинала меня в бок с требованием синхронного перевода. Она хотела равноправия и в этой социальной среде, она жаждала смеяться и ахать. Все женщины в этом одинаковы. Ну а я, естественно, старался изо всех сил ей угодить. Ох и трудно - первый же непонятый вопрос к тебе и все, считай спалился, по острию бритвы ходил, но чего не сделаешь ради женщины…

Я использовал воображение. Изучавшие финский знают, что по созвучию с русским это очень веселый язык. Все мы уже отсмеялись про «ракастан» и «хуилипуну» («я люблю тебя» и «губная помада»). Но это уж очень явные ассоциации, а когда мозг в стрессовой ситуации сам выхватывает одиночные созвучные знакомым слова, по интонации и эмоциям судорожно пытается зацепиться хотя бы за что-то, тут и начинается самый смачный бред. Грубо говоря, я полностью самостоятельно лепил нечто связанное с местными событиями, историей и бытом, лишь бы по длине фраз и настроению попасть. Фильтровать было абсолютно некогда, тем более, что остальное общество, как правило, учтиво замолкало на время перевода, надо было столь же учтиво спешить, я порой и сам изумлялся, какую белиберду несу.

Не удивительно, что переведенные мною таким образом события выходили настолько необычными, что девушка требовала повторить их потом, пересказывала их своим и нашим общим знакомым по-русски. А затем от меня требовали подробностей и продолжения. Приходилось придумывать и это, как бы разузнав, попутно сглаживая совсем уж несуразное из прошлых серий. Истории уходили в народ. Наверное, так когда-то и рождались легенды. Некоторые я тут расскажу. Если вдруг где услышите подобное, то знайте – это полные враки, порожденные воспаленным сознанием одного наглого мужчины, ведомого попыткой самоутверждения перед противоположным полом, не знающим финского языка.

Огромной долей вдохновения я обязан старику Кюлле. Вообще то, его зовут Пекка и он душа местного общества. А Кюлле потому, что он постоянно улыбается, кивает и говорит «Kyllä, se on hauskaa ...» («Да, это смешно…»). Именно так он сказал и при нашем знакомстве, что я понял, как что-то типа «Кюлле, рад знакомству». Он тогда имел в виду, скорее всего, мою предыдущую историю с теркой, но я же тогда совсем финского не понимал и запомнил его как старика Кюлле.

Старик Кюлле знает и помнит все - ему уже хорошо за 90. Его все очень любят, хотя говорит он по фински тоже плохо - древним карельским диалектом, причем заунывно, все на одной ноте. Речь его предоставляет собой абсолютную свободу начинающему переводчику – с таким же успехом можно пытаться переводить урчание его старого трактора, на котором он до сих пор рассекает по лесу зимой, очищая дороги и площадки. Именно это неторопливое урчание, расслышанное мной из его мохнатых седин, и породило историю «О несчастной Кате». Вот как это было:

Поначалу я ходил я в гости к соседям не просто так. Было много вопросов, и я готовился. Один из них очень важный – на старой карте, найденной в доме, я нашел небольшое озеро с красивым и загадочным названием Katiija-lampi, расположенное целиком на моем собственном участке,. Я уже начал учить финский и сразу догадался, что это означает не что иное, как «Катино озеро» на финский манер. Немудрено, что имя русское, подумал я, граница то совсем рядом. Пошел искать, а никакого озера там и нет. Тут вообще озер всем хватает, земли на карте меньше, чем воды, но это-то было совсем мое, жалко. Ну, я выучил, как спросить про пропажу озера и пошел к соседям. Пришел, спросил и карту показал, а все присутствующие почему-то сразу обрадовались и засмеялись, лишь старый Кюлле начал мне что-то долго и серьезно рассказывать в свойственном ему неторопливом стиле. Он рассказывал, я слушал, и как мог, переводил это своей спутнице, стараясь передать и непевучую манеру рассказчика. Примерно так:

Жила-была русская девушка Катя. Здесь же граница рядом, вот она сюда как-то и попала. А дело было давно, еще до войны. Русско-финской, страшно теперь о том и подумать. Красивая была Катя, хотя и очень гордая, жила она одна на нашем высоком холме, сад разводила. И полюбил Катю один юноша, сын местного аптекаря Пекка. А Пекку любила другая девушка, толстая Айна, мастерица большая, всегда первое место на конкурсе корзинок. Ох, и сильная она была, лупила всех парней в округе. Пекку лупила сильнее всех, потому что любила, Но сердцу то не прикажешь, Пекка все-равно к Кате ходил на холм, носил ей цветы, ягоды и даже гематоген таскал из отцовской аптеки. Катя выпендривалась по всякому, никак не допускала его до себя, но зато любила она очень купаться, спускалась на закате к большому озеру, а Пекка в кустах подглядывал, только это ему и оставалось. Ну вот, умер старый Вяйно, отец Пекки и аптека сыну досталась. Одел тогда Пекка лучшую одежду и пришел к Кате свататься. А она ему и говорит – не нужна мне аптека, мне и сада достаточно, такая вот гордая. А хочу, говорит, чтобы возле самого моего дома было озеро! Ох, а Пеккин то домик в городке стоял, рядом с аптекой, там до озера еще дальше.

Ушел ни с чем Пекка, долго думал и наконец решился. Продал аптеку своему дяде, поехал в город и купил на эти деньги экскаватор, невиданное тогда в этих местах чудо. На оставшиеся накупил хлеба да солярки и покатил на Катин участок. А Кати то дома не было тогда, уехала в город на курсы швейные. Целый месяц работал Пекка и выкопал огромный котлован. Поначалу воды было мало, но потом пришла осень и дожди, наполнилось озеро. А Пекка еще и песка снизу туда натаскал. Пляж получился, не хуже городского. Народ приходил, удивлялся, но купаться никто не полез, уж конец сентября был. Местный ленсман тоже пришел, Катино озеро обмерял, на карту занес, а Пекке выписал огромный штраф за самоуправство. Но Пекке все нипочем, он сидит у озера усталый – Катю ждет.

Приезжает Катя, да только не одна, а со шведом-учителем, с которым она успела помолвиться, пока на курсах училась. Приехали вечером, а наутро им уезжать - в шведский город Гетеборг, у них уж и билеты на паром на руках были. Утром собрали Катины вещи, вышла Катя по своему участку прогуляться в последний раз, за сад зашла и ахнула! На месте запущенного поля гречишного, – озеро голубое, настоящее, к нему лесенка спускается, песок золотится, у воды скамейка фигурная и кабинка для переодевания, все как в городе и даже лучше. А на скамейке худющий Пекка сидит и смотрит на нее влюбленными глазами в лучах восходящего солнца.

Вскрикнула Катя, да и хлопнулась в обморок. Подбежал Пекка, трясет Катю, целует, слезами обливает, по щекам хлещет. А тут и шведский жених подоспел, он с Катей шел, да видать в саду за сук зацепился, видит – на его невесте мужик целуется! Как набежит, да как даст Пекке по голове! Пекка так и лег рядом с Катей, швед то тот был такой здоровенный... И очнулась тут Катя, сама не своя, молчит и трясется вся, но шведу разбираться некогда – паром ждать не будет, а до него еще день добираться. Запихал он Катю в свою двуколку, да так они и уехали.

Плохо было с Пеккой. Очнулся он, дохромал до дома, с неделю пил горькую. Чтобы штраф заплатить, экскаватор продать пришлось. А дальше еще хуже – приехал дальний Катин родственник, которому ее хутор достался. И требует с Пекки компенсацию за гречишное поле, которое по документам у него на месте озера числится, в суд подал. Пакостный человек такой попался, никто его в округе не взлюбил и в гости не звал. А у Пекки таких денег уж нет и взять неоткуда. Что делать, нанялся Пекка на работу к тому строителю, которому он экскаватор продал, вместо зарплаты взял Пекка свой же экскаватор в аренду. Ну и закопал он Катино озеро обратно. По вечерам работал, да по выходным. Хорошо, что тут и снег выпал, прикрыл все. Приехала судебная комиссия, снег лежит ровно, никакой воды нет, потыкали палкой в землю и не стали Пекку судить. Жалели его все, а из города даже приезжала писательница, хотела про этот случай роман писать, да Пекка от нее все убегал, не до романов ему было. А потом война началась, все и позабыли эту историю. От Кати никто и не слышал больше ничего, по слухам умерла она рано и детей у нее не было. А вот Пекка после войны живым здоровым вернулся, женился на Айне, жил долго и счастливо.

Тут и сказке бы конец, но… старика то Кюлле – тоже Пеккой зовут! Девушка моя как о том узнала, годы его примерно посчитала, да так и ахнула! Ну, ведь это же он сам и есть тот самый Пекка, ведь да? Даже если не признается? И нашла она еще много подтверждений этой версии - а иначе откуда он все подробности знает? И полуразвалившийся уличный туалет у дома Пекки выглядит совсем, как переодевалка с пляжа (это точно)! А главное то – на карте Катино озеро есть, и где же оно теперь, это озеро, и где Катя?

А мне что тут сказать – ну не рассказывать же ей, что название озера оказалось на самом деле «Kattila-lampi» («Кастрюля-пруд»), просто часть букв на месте сгиба потертого не так читались? И что нашел я потом этот пруд, немного в другой стороне - лужа-лужей, заболочен уже наполовину? Нет, не сказал я ей этого ничего, лишь дополнил потом Пеккин рассказ от его имени вышеописанными красочными подробностями, должна же быть в жизни настоящая романтика? Вы бы видели, какими глазами моя девушка на старого Пекку потом смотрела. Эх, на меня бы хоть раз кто так глянул…